Энгисики(Уложение годов Энги):

Всегда, когда было соприкосновение с загрязнением или скверной: в течение 30 дней после контакта с

умершим (считая со дня похорон), в течение 7 после родов, в течение 6 дней после смерти, животного, в течение 3 дней после рождения (не распространяется на цыплят), а употребление | в пищу следует прекращать за 3 дня (до начала монии. — А. Н.) (чиновники Управы по делам ных и земных богов постоянно избегают этого, время  празднеств  все  остальные  чиновники должны воздерживаться).

Всегда, когда утешают в трауре, или навещают iбольного, или посещают место, где возводится курган,; принимают участие в 37-дневной буддийской нальной службе, пусть даже особа оная и не считается  загрязненной, ей не позволяют войти в императорский дворец в тот же день.

И далее:

Всегда, если придворные дамы зачали, они посещают дворец до начала неполного поста, если у них месячные, они должны удалиться в свои дома за день,) начала празднества и не должны являться во дворец .Во время очищения и поста в третий и девятый лунный месяц они должны удалиться за пределы

Никогда на территории святилища не должно быть деревьев или погребать мертвых.

Никогда никакой буддийский монах или мирянин не должен противоправно селиться к югу от Камо-но мия, даже вне пределов оного.

Из этого почти полного перечня того, что традиционно считалось в той или иной степени источником кэгарэ, мы можем сделать два главных вывода.

Во-первых,  все источники  загрязнения или опосредствованно имеют отношение к смешению крови. Поэтому, скажем, отдельно подчеркивает что бескровное появление на свет цыплят из яиц источником загрязнения не является.

Во-вторых, ни о каком понятии мораль чистоты  как  понятии, отдельном от физической загрязненности, речи не идет. Неважно, например, была ли беременность результатом выполнения супружеских обязанностей или же приключением на стороне

При этом надо отметить, что сами плотские утехи никоим образом не имеют той отрицательной оценки в синто, что характерна для христианства. Скорее наоборот. Синто —религия жизни и роста, и все, что способствует этому, суть явления положительные. Жизнь — это хорошо, смерть — это плохо. Эти простые положения не просто альфа и омега синто, но составляют его суть. Главная идея <синто — жизнь, сохранение жизни и ее продолжение — определяет общее несомненно положительное отношение ко всему, что связано с этой сферой человеческого бытия.

Примерно на полдороге между Токио и Киото в префектуре Гифу существуют два храма, посвященных прародителям всего японского — божественной чете Идзанаги и Идзанами. В одном из них, посвященном Идзанаги, вы найдете многочисленные предметы, напоминающие о мужской стати этого божества, тогда как собранные в святилище Идзанами природные объекты специфической формы напоминают о женском начале. Да и сама богиня, изображенная на дощечках для записи пожеланий (эма) в этом святилище, выглядит весьма завлекательно. На острове же Сикоку в городке Увадзима в храме Тага-дзиндзя я обнаружил целый трехэтажный музей, от пола до потолка забитый объектами и изображения­ми, относящимися к этому специфическому культу, который, следует подчеркнуть, опять-таки не является исключительной особенностью синто, а есть черта, характерная для многих, если не для большинства общинных религий.

 

Главными источниками кэгарэ считаются смерть, кровь и все, что непосредственно связано или ассоциируется с этими понятиями. Поэтому и все слова, их обозначающие, запрещены к использованию во время синтоистских служений да и вообще на территории синтоистского святилища. Некоторые слова заменяются по принципу подобия. Например, вместо слова «кровь», следует говорить «пот», вместо - «болеть» — «отдыхать», «могила» заменяется на «земляной холм» и т.д. Вместо других же, наоборот, используются слова с обратным значением: бритых буддийских монахов зовут «длинноволосыми», а слово «умереть» заменяют на «исправиться» (наору).

Это последнее слово само по себе является ключевым для понимания того, что же надо делать в случае неблагоприятных обстоятельств: если кэгаре избежать (иму) не удалось, то возникшие в результате ее искривления (отклонения от нормальной жизни) (мага) должны быть исправлены (возвращены к норме) (наору).

Конкретным методом этого исправления (наоби) в случае получения кэгарэ является омовение (мисоги).

• Омовение (мисоги) как исправление (наоби)

Избавляются от кэгарэ точно таким способом, к которому прибегает каждый в борьбе с грязью обыкновенной. То есть надо помыться. Ритуальное омовение называется в синто мисоги, и оно должно следовать после каждого контакта с любым объектом или состоянием, вызывающим кэгарэ. Логика здесь проста и понятна, как требование мыть руки перед  едой.

Мы обнаруживаем еще понятие цуми, которое часто употребляется наряду с кэгарэ, причем в таком контексте, который наводит на мысль о полном совпадении содержания этих понятий. Именно как синонимы они воспринимаются большинством современных японцев.

Для того чтобы это различие стало понятным, давайте теперь посмотрим, что в синто традиционно относится к цуми.

Прежде всего мы обнаруживаем, что цуми делятся на два типа — цуми «небесные» — ама-но цуми и «земные» — куни-но цуми. Но это нам мало о чем говорит, особенно если мы припомним, как своеобразно были истолкованы понятия «небесного» и «земного» при разделении божеств на группы. Посмотрим же, какие конкретно действия или состояния именовались цуми. Перечень главных цуми мы находим в молитвословии «Слова великого очищения» — «Ооха-ра-э котоба» (в цитируемом переводе Л. Н. Ермаковой цуми переводится как «прегрешение»):

...прегрешения премногие небесными прегрешениями означили:

те прегрешения небесные — разрушенье меж, засыпка канав, желобов разрушенье, повторный посев, вбивание кольев, сдирание заживо шкур, сдирание шкур сзади к переду, нечистот оставление.

И означали прегрешенья земные премногие: резать на живом кожу, резать на мертвом кожу; люди, больные проказой; опухоль; надругательство над собственной матерью, надругательство над дитятей собственным, надругательство над матерью и ее же дитятей; над дитятей и матерью его же, грех соития с животными,

беда от насекомого ползающего, от Такацуками беда, беда от птиц с высоты, порча на скотину чужую, грех ворожбы.

Перечень этот, как мы видим, весьма своеобразен и кажется лишенным внутренней логики. Однако, несомненно, она есть, и мы попробуем ее установить. Прежде всего что касается сортировки цуми по двум разрядам — «небесному» и «земному». Даже не толкуя каждое описанное цуми по отдельности (а многое до сих пор остается неясным, например, что такое «от Такацуками беда»), можно заметить, что в разряд «небесных» цуми попали в основном нарушения, связанные с ведением сельского хозяйства. А поскольку оно, естественно, составляло основу жизнедеятельности общества, то нарушения в этой сфере и почитались наиболее опасными. Именно за свершение перечисленных здесь злодеяний брат Аматэрасу бог Сусаноо был изгнан с небес.

«Земные» же цуми  также являются общественно опасными, но уже, очевидно, не в такой степени, как «небесные». То есть словами «небесные» и «земные» здесь обозначается тяжесть свершенного или свершившегося. Возможно, играет роль и то, что некоторые «небесные» цуми могут вызываться и разбушевавшимися природными (небесными?) стихиями.

Однако это традиционное деление на типы не столь важно для понимания особенностей цуми как категории в целом. Главное то, что, в отличие От понятия кэгарэ, которым обозначается в основном индивидуальная «загрязненность», опасная для окружающих только в случае личного контакта с ее носителем1, в категорию цуми попадают опасные деяния, оказывающие влияние на все общество (общину) в целом. Если кэгарэ можно уподобить действительно самой обыкновенной грязи, степень «пакостности» которой убывает по мере увеличения количества посредников между ее источником и каждым последующим человеком, вступающим в контакт с ней, то цуми более похоже на эпидемическое заболевание, при котором зловредность микробов не убывает с увеличением числа носителей. Цуми опасно для всего общества, поэтому и избавление от него, как мы увидим позже, дело отнюдь не личное, а общегосударственное или, по крайней мере, общинное.

1 В «Уложениях годов Энги» четко определяется, кто и при каком контакте оказывается «загрязненным»: «Если место А становится загрязненным, человек Б, который попадает туда (это означает, что он там садится, то же самое и далее), а также все люди, живущие вместе с ним, становятся загрязненными. Если некто В попадает в местообиталище Б, то только он становится загрязненным, а не все проживающие вместе с ним. Если некто Г посещает В, то этот Г не становится загрязненным».

Ведь особенность общинных религий, к которым относится и синто, состоит как раз в слитности, неполном разделении «природного» и «человеческого». Поэтому не делается принципиального различия между прегрешениями людей и природными бедствиями, хотя, судя по использованию в тексте того же молитвословия двух понятий — «сознательное нарушение» (тога) и «недосмотр» (аямати), оно осознавалось. Однако главное, что все нарушения привычного порядка, называемые цуми, опасны для общества в целом, и именно степень этой опасности служит главным критерием для выделения типов цуми, а вовсе не «ответственный» за их совершение субъект.

Во-вторых, источник цуми в любом случае находится не в самом человеке, а во внешнем мире.

Акцент делается на мире, а не на человеке, и этический грех смешивается с материальным злом, так как все нарушения приводят к расстройству космоло­гического порядка и приносят с собой загрязнение, тем самым проводя между священным и мирским  разделяющую линию, во многом лишенную смысла для современного человека.

 

 

 Цуми не искупают, за них расплачиваются. Расплата может наступить в виде негативных последствий, «гнева богов»' (татары), но ее можно избежать, задобрив, «заплатив» коми соответствующими подношениями и ублажениями. Поэтому вряд ли является случайным двойное значение глагола харау в японском языке, которое обозначает и очищение от цуми, и банальный расчет в денежных знаках за товары и услуги. Отличие японского варианта от подобных совпадений в других языках, в том числе и в русском, не формальное, а содержательное — здесь нет места покаянию. Логика проста: что было, то быльем поросло, или, как говорят японцы, «пущено по воде» (мидзу-ни иагасу).

Следует отметить, что, в отличие от кэгарэ, избавиться от цуми и его последствий самостоятельно невозможно. Нужна помощь специалиста, который проделывает эту операцию от имени бога, получая, от его же имени, и соответствующую мзду. В древности очищение всей нации от накопившихся цуми (цуму, как мы помним, значит 'накапливаться', «набиваться», что может быть истолковано и как «забивать», «не давать проходу») было одной из главных задач государя во время ежегодной церемонии. О том, как это про­исходило и как представлялся сам процесс избавления от цуми, мы можем узнать из уже неоднократно цитированного молитвословия «Слова великого очищения», которое я, как и раньше, привожу в переводе Л. Н. Ермаковой, позволив себе только заменить слова «грех и «прегрешения» на более подходящее, с моей точки зрения, слово «нарушение»:

И буде случится такое,

пусть в дворцовой обители небесной действо начнётся,

it жрец великий Накатоми у деревьев крепких небесных. низ обрубит, ветви срежет...

И возгласит грозные слова заклятия, заклятия небесного. И когда услышат боги те слова, то в стране Поднебесной в четырех направлениях, начиная с государя нашего, внука божественного, нарушение нарушением не будет,

и как восьмислойные облака небесные ветер разгоняет,

дующий из тех мест, где ветры родятся,    

и как утренний туман священный, вечерний туман          '

священный

утренний ветер, вечерний ветер дуновением изгоняет,

и как большой корабль от гавани большой,

когда, канаты от носа отвязав, канаты от кормы отвязав,

в Равнину Великого Моря направляют...  

так и нарушений оставшихся не будет,

даруется изгнание их, очищение их,          

унесет их с собой в Великого Моря Равнину

богиня Сэорицухимэ, что пребывает         

в стремнинах рек стремительных,  

что падают, низвергаясь,     

с гребней высоких гор, низких гор.

И коль унесет она их,           

то там их возьмет и проглотит       

богиня Хаяакицухимэ-но коми,

пребывающая в месте встречи восьми сотен течений,

восьми дорог течений,восьми сотен дорог течений,       

бурных течений, и коль проглотит она их, то сдует их в Нэ-но куни —

Страну Корней, в Соко-но куни — Страну Дна бог Ибукинутоси,

в дверях дыхания дующего пребывающий.

И коль сдует он их, то возьмет в блуждания свои и потеряет богиня Хаясасурахимэ, в Нэ-но

куни,

в Соко-но куни пребывающая.

 

И коль потеряет она их,

то в Поднебесной в четырех направлениях,

начиная с разных управ чиновников,

что государю нашему служат,

со дня нынешнего начиная,

нарушение нарушением не будет.

 

Думаю, что у всякого современного читателя этот четырехстадийный процесс буквального, физического смывания нарушений цуми и последующей их утилизации, который и называется очищением хараи, вызовет вполне конкретные ассоциации. И он при этом не будет далек от истины. Потому что цуми, в которые в качестве подкатегории часто включаются и кэгарэ (потому часто и омовение мисоги считается разновидностью хараи), воспринимаются действительно прежде всего в качестве некой конкретной, материальной скверны. Главная же задача, как мы помним из слов Робера Херца, — возвратить это материально представляемое зло туда, где ему и надлежит находиться изначально, — в Страну Корней, Страну Дна, то есть потусторонний мир, царство главного источника всех загрязнений и нарушений — смерти.

• Воздержание (ими)

Позитивной альтернативой в борьбе с кэгарэ и цуми является пост, или воздержание (ими). Это не столько метод очищения, сколько практика умышленного избегания в течение определенного времени контакта с вещами, состояниями и действиями, которые считаются источником загрязнения. В свою очередь, эти вещи, состояния и действия также часто называются словом ими, которое в таком употреблении напоминает полинезийское «табу». Поэтому, например, существует обычай вывешивать на двери дома, где недавно кто-то умер, бумажку с иероглифом ими, чтобы предупредить о возможности получить загрязнение.

Различают два вида воздержания ими — частичное, или «грубое», воздержание араими и полное, или «истинное», воздержание моими. К нему особенно часто прибегают священнослужители перед проведением важных обрядов. В таком качестве воздержание ими чаще всего именуется сайкой (по современному толкованию, иероглиф сай означает духовное очищение, тогда как хай — воздержание от телесных соблазнов). Длительность соблюдения это­го воздержания определяется важностью и сложностью предстоящей церемонии либо просьбы, с ко­торой намереваются обратиться к богу. В наиболее простых случаях этот ритуал длится от одного до трех дней, но если ситуация сложная, то доходит и до восьмидесяти одного дня. Наиболее же рьяные практикуют и тысячедневные посты-воздержания.

В течение всего этого периода строго запрещено есть мясную пищу, а также блюда, приготовленные из молотого зерна, то есть муки, будь то хлеб или лапша. Особое внимание уделяется, «чистоте» воды и огня, используемых для приготовления еды. Помните, как в мифе о схождении бога Идзанаги в Страну Корней в поисках своей жены Идзанами отвечает супругу, что она уже отведала пищи с очага этой «нечистой» страны и поэтому путь обратный ей уже закрыт. «Нечистые» вода и огонь почитаются одним из главных источников бед, поэтому столь важно употреблять во время ритуала только «очищенную» особым способом воду, да и огонь следует добывать исключительно натуральным способом – с помощью кремня и огнива или трением дерева о дерево. На таком же чистом огне готовится и еда для подношения богам.

Становятся особо почитаемыми и два других символа император­ского рода — меч и яшмовые бусины (магатама). Кстати, именно обладание этими тремя наиболее почитаемыми «телами ками», куда снисходит божество, и придавало первоначально императорскому роду его особый сакральный авторитет. Их же и подносили государю вместе со священным деревом сакахи в качестве даров. Описание подобной церемонии мы находим в хронике «Нихонги» в разделе, посвященном правлению государя Тюай (192—200). Позволю себе привести здесь длинную цитату, которая поможет нам лучше понять ритуальное предназначение этих предметов:

А еще Итога, предок агата-нуси Ито в Цукуси, услышав о приезда государя, вырвал дерево сакаки с пятью сотнями ветвей, восставил их на носу ладьи, к верхним ветвям ожерелье из яшмы в восемь мер длиной повесил, к средним ветвям — зеркало из белой меди, к нижним ветвям — меч в десять кулаков длиной, вышел встречать государя к острову Хикэсима и поднес [эти вещи государю]. И сказал-проговорил так:

 

«Твой раб дерзко подносит тебе эти вещи, чтобы государь правил миром так же гибко, как изгибается яшма, чтобы он видел горы, и реки, и равнину моря так же ясно, как [ясно] это зеркало из белой меди, чтобы он усмирял Поднебесную, сжимая в руке этот меч в десять кулаков длиной».

Из этого описания мы можем себе представить, как выглядят «подлинники» этих священных регалий, доступ к которым еще не смог получить ни один исследователь. Японские ученые очень надеялись, что во время церемонии вхождения на престол нынешнего японского императора им удастся хоть взглянуть на эти реликвии, передача которых вступающему на трон новому императору символизирует истинность престолонаследия. Но, увы, чиновники Министерства двора, считая даже научную любознательность праздным любопытством, а попытки прикоснуться ко всему, что связано с императорским родом, — святотатством (запрещены даже раскопки древних царских курганов), сумели сохранить тайну. Все, что было дано увидеть, это лишь футляры с драгоценными реликвиями. Однако история сохранила легенды о попытках все-таки узнать, что же в них находится на самом деле.

В конце X в. государь Рэйдзэй попробовал открыть шкатулку, где хранились бусинки-магатама, но из нее тут же повалил не то дым, не то густой туман, и государь в страхе оставил свои попытки. Известно, что в XIII в. уже другой наследник Аматэрасу, по имени Дзюнтоку, осмелился потрясти эту шкатулку, при этом послышался звук катающихся бусин, но открыть ее и посмотреть он все-таки не решился.

С мечом повезло больше. Он хранится в святилище Ацута, что возле современного города Цагоя.

Обладание этими тремя наиболее почитаемыми «телами ками», куда снисходит божество, и придавало первоначально императорскому роду его особый сакральный авторитет. Их же и подносили государю вместе со священным деревом сакаки в качестве даров. Описание подобной церемонии мы находим в хронике «Нихонги» в разделе, посвященном правлению государя Тюай (192—200). Позволю себе привести здесь длинную цитату, которая поможет нам лучше понять ритуальное предназначение этих предметов:

«Твой раб дерзко подносит тебе эти вещи, чтобЧ сударь правил миром так же гибко, как изгибаете» ... яшма, чтобы он видел горы, и реки, и равнину моря так же ясно, как {ясно] это зеркало из белой меди, чтобы он усмирял Поднебесную, сжимая в руке этот меч в десять кулаков длиной».

Из этого описания мы можем себе представить, как выглядят «подлинники» этих священных рега­лий, доступ к которым еще не смог получить ни один исследователь. Японские ученые очень надея­лись, что во время церемонии вхождения на престол нынешнего японского императора им удастся хоть взглянуть на эти реликвии, передача которых всту­пающему на трон новому императору символизиру­ет истинность престолонаследия. Но, увы, чиновни­ки Министерства двора, считая даже научную лю­бознательность праздным любопытством, а попытки прикоснуться ко всему, что связано с император­ским родом, — святотатством (запрещены даже рас­копки древних царских курганов), сумели сохранить тайну. Все, что было дано увидеть, это лишь футля­ры с драгоценными реликвиями. Однако история со­хранила легенды о попытках все-таки узнать, что же в них находится на самом деле.

В конце X в. государь Рэйдзэй попробовал открыть шкатулку, где хранились буемны-магатама, но из we тут же повалил не то дым, не то густой туман, и государь в страхе оставил свои попытки. Известно, что в XIII в. уже другой наследник Аматэрасу, по име­ни Дзюнтоку, осмелился потрясти эту шкатуяку, при этом послышался звук катающихся бусин, по от­крыть ее и посмотреть он все-таки не решился.

С мечом повезло больше. Он хранится в святи­лище Ацута, что возле современного города Нагоя.

В «модернизированном» варианте эма использу­ется как своего рода открытка к богу. На ее обратной стороне пишется просьба — «Помоги выйти замуж за такого-то» или «Прошу помочь в бизнесе» и т.д. Конкретное содержание просьбы во многом зависит от «специализации» божества — одни помогают при родах, другие способствуют продвижению по служ­бе. В отличие от амулетов, эма домой не уносится, а подвешивается на специальных стендах со множе­ством крючков. Но вот в святилище в Исэ такого места не предусмотрено — видимо, соблюдается ста­рое правило, запрещающее делать подношение родо­вому божеству японских государей всем, кроме чле­нов императорской фамилии, тем более беспокоить просьбами.

Святилищ, где держат настоящих лошадей, очень мало. В некоторых из них даже само стойло снесли, а где оно сохранилось, там вместо живой лошади выставлен картонный муляж.

Но в Исэ верны традициям: ныне во Внутреннем святилище содержится одна лошадь, а во Внеш­нем — две. Три раза в месяц в благоприятные по синтоистской нумерологии числа, оканчивающиеся на один (первого, одиннадцатого и двадцать перво­го), рано утром лошадей в попонах с изображением императорского герба — хризантемы отводят к глав­ному святилищу, чтобы и они засвидетельствовали свое почтение божеству.

 

Павильон ритуальных плясок

(кагурадзн)

С этим же мифом связано и следующее сооружение, мимо которого мы проходим в направлении к главному храму. Наше внимание, несомненно, привлекут столь часто фотографируемые причудливо изогнутые крыши в стиле нагарэ ('поток'), покрытые черной блестящей черепицей и потому похожие на драконьи спины. Они защищают от непогоды место проведения священных плясок кагура, которые за определенную мзду может посмотреть любой желаю­щий. Однако искони пляски кагура предназначались для увеселения богов и потому проводились на от­крытом воздухе перед главным святилищем. Тради-ционно происхождение кагура возводят к тому специ­фическому танцу, которым, согласно мифу, развлекала собравшихся богов дева по имени Амэ-но-удзумэ при попытке извлечь Аматэрасу из грота. Это вызва­ло, как мы помним, небывалое веселье, и оглушитель­ный смех собравшихся вокруг богов в сочетании с пе­нием петухов, предвещающих восход солнца, побудил Аматэрасу выглянуть из грота, откуда ее тут же и вы­тащили за руки.

Однако современные пляски кагура, проводимы! в святилищах, не имеют ничего общего с этой древ ней вакханалией. Это строго ритуализованное действо под аккомпанемент неспешного ритма, задаваемого постукиванием специальных дощечек (сяхубёсй). Действо сопровождается достаточно заунывной мелодией японской флейты (фуэ), гобоя (хитирики) и шестиструнной цитры (кото). Плавно движутся об­лаченные в широкие красные шаровары (хакама) и белые блузки храмовые девы (мико). Ничто ныне не напоминает о шаманском буйстве древних дев-про­рицательниц, за него и получивших это наимено­вание, первый слог которого записывается иерогли­фом, изображающим человеческую фигуру, экста­тически вздымающую руки в мольбе. В Китае этот иероглиф, читаемый как -«у», служил знаком для танцовщиц-шаманок, колдуний, чародеек, заклина­тельниц и ведьм. Добавленный к нему японцами ие­роглиф ко сути не менял, обозначая лишь принад­лежность к определенной профессии. Ведь и само: слово кагура происходит, как считается, из соче­тания слов коми — 'божество' и кура — 'временное обиталище бога'. Таким временным местопребыва­нием божества и должно было служить тело шаман­ки (мико), а пляска кагура должна была побудить божество, соблазняемое, очевидно, и демонстрируе­мыми женскими прелестями (как это описано в «Кодзики» в мифе об извлечении Аматэрасу из гро­та), поскорее спуститься из «сокрытого мира».

Введя себя в транс исступленной пляской напо­добие ныне здравствующих сибирских шаманов, мико пророчествовали от имени бога, лечили от болез­ней, консультировали политическую власть, а порою и сами становились во главе государства, как это было с легендарной шаманкой Химико. Роль верховных жриц в крупнейших храмах выполняли, как мы уже говорили, принцессы царского рода, именовав­шиеся сайо~.. С течением же времени синто «цивилизировалось», заимствовав традиции неторопливых ритуальных действ китайского двора и сохранив за ними то же слово кагура. Считают, что вместе с из­менением характера ритуальных плясок изменилась и иероглифическая запись этого слова: последний иероглиф «обиталище» был заменен на «увеселе­ние». Что касается мико, то ими сейчас порою под­рабатывают студентки в свободное от учебы время. Исконная раскрепощенность сохранилась лишь отчасти в так называемых «народных кагура» и в плясках подвыпивших японских служащих мужес­кого полу, для которых вполне допустимо принарод­но скинуть штаны и в одних трусах сплясать что-ни­будь этакое. Причем это вызывает у публики ту же реакцию, что и пляска легендарной Амэ-но удзумэ. Посмотрев кагура, можно спуститься вниз к при­току реки Исудзу и, перейдя через красивый деревянный мост, попасть к святилищу Кадзахиноми-но мия, в котором почитаются ками, отвечающие за надлежащее для получения богатого урожая чередо­вание дождливых и солнечных дней.